Артем Мичурин - Полведра студёной крови[СИ]
Звук корабельного гудка застал меня на подходе ко второму ряду клеток. Выскочивший на крыльцо дородный мужик в видавшем виды костюме-тройке при заправленных в сапоги брюках, поскользнулся и едва не нырнул вниз.
— Бля! — с трудом сохранил он равновесие, после чего оправил свой парадный наряд и зашагал к воротам, на ходу отдавая приказы: — Кто-нибудь, в конце концов, оторвёт жопу от стула?! Второго, третьего, седьмого и девятого на пристань! Живее!
— Подождёт твой Дуров, не состарится, — донеслось из открытого окна, откуда сквозь тяжёлую звериную вонь потянуло щами.
— Живо работать, я сказал!!!
— Да ёб твою мать, — в избе заскрипели отодвигаемые от стола табуретки.
Я, прибавив прыти, шмыгнул за угол и столкнулся с девчушкой лет десяти, которая от неожиданности уронила бадью, но крикнуть не успела. Моя ладонь плотно зажала ей нос и рот. Немного брыканий, и милое создание отправилось в страну грёз. Не вечных. Всего лишь лёгкое отравление углекислым газом. Хотя, вряд ли она успеет очнуться до начала представления. Пожалуй, гуманнее было бы всадить ей нож в сердце, но… она же ребёнок. Ёбаная мораль. Это дерьмо сидит в мозгу как клещ. Вроде вырвал, но чёртовы хелицеры остались и распространяют заразу. Нельзя переболеть моралью и полностью излечиться. Метастазы будут мучить всю жизнь. Так что, извини, милочка. Тебя сожрут живьём. Ведь дядя Кол не детоубийца.
— Твою мать! — приглушённо донеслось из ближайшей клетки, когда я, уложив обмякшее тело в грязь, двинулся дальше.
А может девчушке и повезёт.
— Здорово, дружище, — присел я напротив озадаченно глядящего через прутья Ткача.
Эка жизнь-то его потрепала. От былого лоска и следа нет. Щетиной зарос, под глазами круги чёрные, лоб в испарине горячечной, губы потрескались, камок уделанный весь — чисто нищеброд.
— Ну, — улыбнулся я самой доброй улыбкой, — оно при тебе?
— А, — спохватился Ткач после недолгой паузы, — само собой. — После чего встал, отошёл в дальний угол и вернулся, неся что-то в руках.
— Очень мило, — рассмотрел я выложенное мне под нос собачье дерьмо с соломой. — Жаль, у меня нет времени на гомерический хохот.
— Зато у меня его сколько угодно. Можно начинать?
— Тщ-щ! — поднёс я указательный палец к губам, взяв юмориста на прицел. — Не глупи. Я — твоя последняя надежда. Или хочешь стать звездой арены?
— До твоего появления как раз занимался выбором звучного псевдонима.
— Просто скажи, где оно, и я тебя освобожу. Слово чести.
— Че…? Чего?
— Ну, ты знаешь… Вернее, слышал же от кого-нибудь. Такая штука… Короче, не трать моё время. Говори, где эта хуета, что ты спёр из бомбоубежища, и расстанемся друзьями.
— А знаешь, Кол… — глаза Ткача презрительно сузились.
— Я слушаю.
— Помогите!!!
— Блядь! — палец на спусковом крючке побелел, движимый жаждой праведной мести, но памятующий о деле мозг отвёл руку с пистолетом в сторону и пустил ноги вскачь.
Вот уёбок! Подлая вероломная мразь! Мудило! — Я бежал между клеток, извлекая из недр памяти всё новые и новые эпитеты для Алексея — горисукаваду — Ткачёва, слыша за спиной суматошные окрики, пока ни встретился нос-к-носу с главной звездой моей едва не переписанной пьесы.
Подошвы заскользили по грязи на повороте, и я чуть было не поцеловал просунутую сквозь толстенные прутья чёрную блестящую влагой мочку. Разинувшаяся пасть с отвислой губой и громадными жёлтыми клыками изрыгнула мне в лицо, как показалось, не меньше литра слюней, приправленных редкостным зловонием и децибелами ярости, а тяжеленная лапа, с явным намерением разорвать меня надвое, сотрясла клетку страшным ударом.
— Ох ёпт!!! Тише, приятель, тише.
Я оглянулся и, не обнаружив преследования, сменил АПБ на "Ремингтон" заряженный магнумом с подкалиберными стальными болванками.
Глядя на направленный в замок ствол ружья, медведь сделал шаг назад, словно догадался о моих намерениях. Великолепное животное. Не меньше тонны весом, под два метра в холке. Никогда раньше не видел настолько огромных. Нужно отдать должное, эта семейка знала толк в охотничьем ремесле, раз сумела живьём взять такого монстра. Шатун. Весна только-только вступила в свои права, а он уже нагулял жира. Бурая мягкая шерсть лоснится, переливаясь волнами на могучих плечах. Здоровенная, как хороший бочонок, башка опущена к земле, маленькие круглые уши едва видны над покрывающим её густым мехом. Желтовато-карие глаза смотрят исподлобья. Уже без злости, но с подозрением: "Что надо этому двуногому? Не убивает. Значит, ждёт от меня чего-то". Да, он хорошо знает двуногих. Он — людоед.
Я в последний раз огляделся, выбирая путь отхода, и нажал спуск. Точёная пуля пробила замок навылет, вынеся вон его железные потроха. Что происходило дальше, я уже не видел. Нёсся по скользкой грязи промеж клеток, стараясь вовремя убирать пальцы от щёлкающих по сторонам зубов и лязгающих о прутья когтей. И только слух сообщал мне о происходящем за спиной. А там уже началось представление. Дверь клетки с грохотом раскрылась. Громоподобный рёв отозвался воплями ужаса, хрустом костей и треском раздираемой плоти. Зверинец сошёл с ума, почуяв человеческую кровь. Клетки заходили ходуном, десятки глоток заорали на все лады. Среди этого безумного гомона даже выстрелы звучали не столь громко. Совсем рядом прошлёпали по грязи две пары ног, грохнул дуплет, и стрелки, матерясь на чём свет стоит, повернули обратно, преследуемые тяжёлой поступью. Затрещало дерево, заскрипело корёжимое неистовой силой железо.
— Валите его!!! — орал кто-то, срываясь на визг, у ворот. — Разнесёт всё к хуям!!!
Грохот ружейных выстрелов потонул в леденящем кровь рёве.
— Бля!!! Стреляй-стреляй!!!
В стену ближней ко мне избы ударилось тело. Ударилось так, будто это был не рослый мужик под сто кило весом, а кошка, которую ухватили за хвост и швырнули, предварительно как следует раскрутив. Оно с хрустом втемяшилось спиной в бревно и, зависнув на мгновение, рухнуло бесформенной грудой окровавленного тряпья. Из окон жахнул залп. Медведь взвыл и бросился за угол. А я метнулся к крыльцу, надеясь застать обороняющихся врасплох и, если повезёт, отыскать пожитки Ткача. Но не тут-то было. Врасплох оказался захвачен я сам и — вот уж от кого не ожидал такой подлости — ни кем-нибудь, а братом-мутантом, за свободу которого так отчаянно боролся в тот самый момент. Горбатая колченогая тварина с "дублёной" шкурой, откуда ни возьмись, появилась на крыше амбара и, в один прыжок махнув не меньше пяти метров, преградила мне путь.
— А ну свали, — поднял я ружьё. — Не до тебя.
Но неблагодарная скотина только пригнулась к земле и сместилась левее, явно улучая момент для атаки. Воспитания ей, конечно, недоставало, да и с этическими нормами наблюдались проблемы, однако, в реакции было никак не отказать. Едва спусковой крючок выбрал ход, тварь метнулась вправо, да так резко, будто и не двигалась только что в противоположном направлении. Вместо фонтана крови из пробитого мяса, пуля извлекла лишь струю грязи из продырявленной земли. В тот же миг тварь бросилась на меня. Накативший раж погрузил мир в вязкую патоку. Дымящаяся гильза вылетела из окна ствольной коробки, когда между мной и находящейся в прыжке тварью оставалось не больше двух метров. Цевьё пошло вперёд, увлекая за собою затвор, толкающий в патронник новый магнум со смертоносной цельностальной пулей. Но тварь была быстрее. Она, казалось, сама словно выпущенный из пушки снаряд. Закраина гильзы ещё не коснулась патронника, а чёрные когти уже дотянулись до меня, оскаленная пасть раскрылась, готовая сомкнуться в следующий миг на моём горле. И тут тварь швырнуло в сторону, будто ударом молота. Явно не ожидая такого поворота, она ухнулась о землю в облаке чёрных брызг и, едва вскочив на ноги, снова завалилась, не удержав на себе вцепившегося в мясистый загривок Красавчика. Я прицелился и нажал спуск. Перед самым выстрелом лежащая на боку тварь повернула голову и заглянула мне в глаза, а потом пуля начисто снесла ей черепную коробку вместе с тем немногим, что было внутри.
— Молодец, — похвалил я Красавчика, разжавшего, наконец, челюсти. — И сам бы справился, но всё равно…
Дьявол! Как же тяжело это говорить. Одно простое слово, а язык костенеет. "Спасибо" — уже и не помню, когда в последний раз произносил такое. Да и с чего бы? Те блага, что мне выпадали, я получал в виде платы за работу, в качестве товара или трофеев. За это благодарить не стоит. А вот бескорыстная помощь… Не знаю, у кого как, но у меня в мозгу эти понятия плохо стыкуются. Людьми движет корысть. Так было и будет. Даже условно благородные поступки совершаются в корыстных целях. Вот герой спасает ребёнка из горящего дома. Бескорыстно? Да, на первый взгляд. Но, стоит присмотреться повнимательнее, и что же мы видим? Наш насквозь моральный герой стоит перед горящим домом, смотрит на вопящего из окна милого но чужого карапуза, и решает непростую дилемму: "Рискнуть жизнью и броситься на помощь, или пройти мимо и мучаться угрызениями совести?". Думает ли герой в тот момент, кем вырастит этот несчастный малыш, какую пользу сможет принести обществу? Нет. Он думает: "Как Я буду жить дальше, если пройду мимо? Смогу ли простить СЕБЯ?". Так что же получается? А получается, что наш герой и не герой вовсе, а махровый эгоист, движет которым всё та же корысть, хоть и взращённая на морали.
